- Паршивая погода, - проворчал себе под нос Скрудж. И верно. На улице была холодная, унылая погода, да к тому же стоял туман. И Скрудж с недовольством отмечал, как за окном прохожие сновали туда-сюда, громко топая по тротуару, отдуваясь и колотя себя по бокам, чтобы согреться.
Несмотря на то, что туман проникал в каждую щель, заполняя собой пространство конторы, от чего в помещении становилось еще холоднее, Скрудж держал свою дверь приоткрытой. Изредка он поднимал глаза от своих бумаг, чтобы посмотреть на своего клерка.
- Святый Боже, как же холодно, - пробормотал клерк, пытаясь растереть свои замерзшие пальцы. Он пытался согреть их над небольшим пламенем единственной свечи, что стояла на его столе, но не добился успеха.
- Вот бы… - он оборвал свою фразу на середине, понимая, что Скрудж скорее уволит его, чем согласится добавить еще угля в камин, который обогревал тесную каморку. Боб сделал последнюю попытку согреться, плотнее намотав на шею белый шерстяной шарф, однако и тут потерпел неудачу.
- С наступающим праздником, дядюшка! Желаю вас хорошенько повеселиться на Святках! – в контору ворвался племянник Скруджа. Притом сделал это так стремительно, что Скрудж не успел поднять голову от бумаг.
- Вздор! – проворчал Скрудж – Чепуха!
Жизнерадостный голос племянника раздражал его, добавляя к Святкам еще больше негативного отношения с его стороны.
Нисколько не смутившись, племянник бодро переспросил Скруджа:
- Это Святки – чепуха, дядюшка? Верно, я вас не понял!
Видно, племянник сильно разогрелся, бодро шагая по морозу. Казалось, что от него пышет жаром, как от печки. Щеки у него рдели – прямо любо-дорого смотреть, глаза сверкали, а изо рта валил пар.
- Слыхали! – воскликнул Скрудж и тут же сузил глаза, указал на племянника пером, которым вел записи. – Повеселиться на Святках! А ты-то по какому праву хочешь веселиться? Какие у тебя основания для веселья? Или тебе кажется, что ты еще недостаточно беден?
Но недобрый тон дядюшки не мог омрачить радостного присутствия духа племянника. И он весело отозвался:
- В таком случае, по какому праву вы так мрачно настроены, дядюшка? Какие у вас основания быть угрюмым? Или вам кажется, что вы еще недостаточно богаты?
Если бы Скрудж мог, он бы тотчас вытолкал племянника за шиворот на мороз. Не считая надобным читать тому лекцию о важности нажитого богатства, Скрудж снова повторил свое:
- Вздор! Чепуха!
- Ну полно, не ворчите, дядюшка, - примирительно сказал племянник и продолжил, уповая на то, что Скрудж оттает и хотя бы улыбнется. – На свете есть много хороших вещей, от которых есть прок! Вот хотя бы и рождественские праздники. Это радостные дни – дни милосердия и доброты, всепрощения. Дни, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних таких же людей, как они сами. И посему, дядюшка, хотя это верно, что на Святках у меня еще ни разу не прибавилось ни одной монеты в кармане, я верю, что Рождество приносит мне добро и будет приносит добро, и да здравствует Рождество!
Слушая пылкую речь племянника Скруджа, Боб восторженно захлопал в ладоши, но, поймав взгляд Скруджа, тут же умолк и уткнулся в бумаги.
Несмотря на пылкую речь, племянник явно переоценивал возможности дядюшки к способности радоваться. Напротив, тот взорвался негодованием.
- Веселые Святки! Рождество! Да провались ты со своими Святками! Что мне делать, если я живу среди таких остолопов, как ты? И что для таких, как ты, значат Святки? Это значит, что пора платить по счетам, а денег хоть шаром покати! И что ты нажил? К твоему возрасту прибавилась единица, а денег не прибавилось ни пенни, одни убытки. Да будь моя воля, - с негодованием продолжал Скрудж, - я бы такого олуха, который бегает и кричит: «Веселые Святки! Да здравствует Рождество!» - сварил бы живьем вместе с начинкой для святочного пудинга, а в могиле ему вогнал кол из остролиста.
Разнообразив свою речь парой крепких словечек, он повернулся к бедному клерку, который скрючился в три погибели над писаниной.
- А вы… Если я еще услышу хоть один звук, то вы отпразднуете Святки в другом месте!
- Да почему же? Почему? – вскричал племянник. – Отчего вы так непреклонны, дядюшка? Я ничего у вас не прошу, мне от вас ничего не надо. Так почему нам не быть друзьями?
- Честь имею, - отрезал старик, не желая и дальше препираться с племянником и тем самым показывая, что разговор окончен, а его мнение по поводу праздника неизменно.
Племянник видел, что дядюшка слишком раздражен, и в таком состоянии продолжать с ним беседу бессмысленно. Нацепив свою шляпу обратно, он, ничем не выдавая своей досады, направился к выходу из конторы.
- Жаль, что вы так непреклонны. Я ведь никогда не ссорился с вами и никак не пойму, за что вы на меня сердитесь. И все-таки я сделал эту попытку к сближению ради праздника, - племяннику с трудом удавалось сдерживать свою досаду, - Ну что ж, я своему праздничному настроению не изменю. Итак, желаю вам веселого Рождества, дядюшка.
Уже в дверях племянник задержался, чтобы поздравить клерка с наступающим Рождеством. Тот хотя почти окоченел от холода, но тем не менее оказался теплее Скруджа, сердечно отвечая на поздравления и радостно пожимая протянутую руку.
Глядя на то, как двое мужчин рассыпаются друг перед другом в пожеланиях хорошо провести рождественские праздники, Скрудж не мог удержаться от ворчания.
- Вот еще один умалишенный! Какой-то жалкий писец, с жалованьем в пятнадцать шиллингов, обремененный женой и детьми, а туда же – толкует о веселых Святках! От таких впору хоть в Бедлам сбежать!
И пока Скрудж развлекал себя старческим брюзжанием, в контору вошли двое посетителей. Это были два дородных джентльмена приятной наружности, в руках они держали какие-то папки и бумаги. Сняв шляпы, они вступили в контору и поклонились Скруджу.
- Доброго дня, уважаемые, - вежливо поприветствовал Скруджа и Боба мистер Стивенсон и сверился со своими записями. – Скрудж и Марли, если я не ошибаюсь? Имею я удовольствие разговаривать с мистером Скруджем или мистером Марли?
Смерив вошедших оценивающим взглядом, Скрудж ответил:
- Мистер Марли уже семь лет как покоится на кладбище. Он умер в Сочельник, ровно семь лет назад.
Скрудж тут же выкинул из головы весь вздор, что нес его племянник минутой до этого. Да и до своего бывшего компаньона ему не было никакого дела. Он разглядывал джентльменов своим ледяным взглядом, прикидывая, что им от него нужно.
Нисколько не смутившись, мистер Джонсон достал из своей папки бумаги и протянул их Скруджу.
- А таком случае мы не сомневаемся, что щедрость и широта покойного в равной мере свойственна и пережившему его компаньону.
Презрительно хмыкнув про себя, Скрудж отметил, что эти парочка стоит друг друга. Этакие родственные души. Поморщившись от слова «щедрость», старик просмотрел бумаги, что протянул ему мистер Джонсон, и вернул их владельцу, всем своим видом показывая, что продолжать беседу он не собирается.
- В эти праздничные дни, мистер Скрудж, - продолжил увещевать его мистер Стивенсон, - более, чем когда-либо нам подобает по мере сил проявлять заботу о сирых и обездоленных, кои ососбенно страждут в такую суровую погоду. Тысячи бедняков терпят нужду в самом необходимом. Сотни тысяч не имеют крыши над головой.
Напрасно мистер Стивенсон пытался воззвать к милосердию Скруджа. Ибо сердце старика давно сковало льдом. Продолжая внимательно смотреть на джентльменов, он спросил:
- Разве у нас нет острогов?
- Острогов? Сколько угодно, - осторожно ответил мужчина.
- А работные дома? – продолжал спрашивать Скрудж. – Они действуют по-прежнему?
- К сожалению, да, - ответил мистер Стивенсон, переглядываясь со своим напарником. – Я был бы рад сообщить, что их прикрыли.
- Значит, и принудительные работы существуют, и закон о бедных остается в силе?
Не понимая, куда клонит Скрудж, мистер Стивенсон ответил:
- Ни то ни другое не отменено.
- А вы было напугали меня, господа, - с облегчением ответил Скрудж. – Из ваших слов я готов заключить, что вся эта благая деятельность по каким-то причинам свелась на нет.
Завидев, что разговор приобретает нежелательный оборот, мистер Джонсон решил вмешаться.
- Мы убеждены в том, что все эти законы и учреждения ничего не дают душе и телу, - примирительно сказал он. – Мы решили провести сбор пожертвований в пользу бедняков, чтобы купить им толику еды, питья и теплой одежды. Мы избрали для этой цели Сочельник именно потому, что в эти дни нужда ощущается особенно остро, а изобилие дает особенно много радости. Так какую сумму позволите записать от вашего имени?
Мужчина приготовил перо, чтобы делать пометки.
- Никакой, - отрезал старик. – Оставьте меня в покое! Я не балую себя праздниками и не имею средств баловать бездельников. Я исправно плачу налоги, тем самым поддерживая упомянутые учреждения. И, прошу заметить, это обходится мне недешево. Нуждающиеся могут обратиться туда.
Заметив, что джентльмены пытаются ему возразить, он продолжил:
- Если они предпочтут умереть, чем обратиться за помощью, то так даже лучше. Это сократить излишек населения. Меня все это совершенно не касается. Пусть каждый занимается своим делом. У меня, во всяком случае, своих дел по горло. До свидания джентльмены!
Скрудж недвусмысленно указал рукой на дверь, выпроваживая посетителей.
Видя, что настаивать бесполезно, джентльмены удалились, не проронив ни слова. А Скрудж, довольный собой, вернулся к своему прерванному занятию в необычно веселом для него настроении.
А меж тем за окном туман и мрак только сгустились. Мороз все крепчал. В углу двора, примыкавшем к главной улице, рабочие чинили газовые трубы и развели большой огонь в жаровне, вокруг которой собралась толпа оборванцев и мальчишек. Они грели руки над жаровней и не сводили с пылающих углей зачарованного взгляда.
Все гуще туман! Все крепче мороз! Лютый, пронизывающий холод! Если бы святой Дунстан вместо раскаленных щипцов хватил сатану за нос этаким морозцем, вот бы тот взвыл от столь основательного щипка!
Некий юнец, обладатель носа, который уже был искусан прожорливым морозом, прильнул к замочной скважине Скруджа, желая прославить Рождество.
-- Да пошлет вам радость Бог. Пусть ничто вас не печалит…
Но закончить свою песню юному певцу было не дано, потому что Скрудж так решительно схватил со своего стола линейку, желая попотчевать непрошенного гостя, что певец в страхе бежал.
Рабочий день неуклонно близился к концу и наконец пришло время закрывать контору. Скрудж с неохотой слез со своего высокого табурета, подавая этим безмолвный знак изнывавшему в чулане клерку, и тот мгновенно задул свечу и надел шляпу.
- Вы небось завтра вовсе не намерены являться на работу? – спросил Скрудж.
Боб выдавил некоторое подобие улыбки и осторожно произнес:
- Если только это вполне удобно, сэр.
- Это совсем неудобно. И недобросовестно. Но, как видно, вы во что бы то ни стало хотите прогулять завтра целый день, - неодобрительно заметил Скрудж. – Поэтому послезавтра извольте явиться как можно раньше.
Обрадованный тем, что Скрудж согласился дать ему хотя бы один выходной, Боб Крэтчит заверил старика, что явится в назначенный срок как можно раньше. Не слушая ворчание Скруджа, он запер дверь конторы и со всех ног припустил домой, играть со своими ребятишками в жмурки. Но дабы воздать дань Сочельнику, Боб прежде скатился по ледяному склону раз двадцать вместе с оравой мальчишек.
